Перефразируя (совсем чуть-чуть, он ведь тоже про Францию, только про Прованс) слова Славы Сэ, «Париж» и «опять» — слова-синонимы. Для меня это город, в который всегда хочется приехать еще раз: в любой сезон, в любую погоду, с любой целью и на любой срок. Даже на 2 дня — уже хорошо.

«Почему когда люди приезжают в Париж с разных концов земли, у них иные, счастливые лица? Искушенный путешественник или даже простодушный фермер из австралийского штата Квинсленд, не знающий ни слова по-французски, сидя в скромном брассри, ощущает себя в иной реальности, в пространстве, в котором накоплена мечта поколений.» М.Герман, «Неуловимый Париж».

«Не существует какого-то одного Парижа. Он — как чистый лист, на который каждый человек наносит то, что французы называют griffe — буквально «коготь, царапина», но точнее — личное клеймо: карта любимых кафе, магазинов, парков и соединяющих их улиц… Такого не проделать с Лондоном, Нью-Йорком или Берлином. Но можно говорить о «Париже Колетт», «Париже Хэмингуэя», «Париже Скотта Фицджеральда» или же о вашем собственном. Мы все действуем по схожему сценарию: находим особое кафе, идеальный парк, лучший вид, «лучшую на свете прогулку». Дж.Бакстер, «Лучшая на свете прогулка».

«Я отправлялся гулять по набережным, когда кончал писать или когда мне нужно было подумать. Мне легче думалось, когда я гулял, или был чем-то занят, или наблюдал, как другие занимаются делом, в котором знают толк.» Э.Хэмингуэй, «Праздник, который всегда с тобой».

«В Париже, городе идеальной маркировки и легкой ориентации, на больших щитах изображены карты аррондисманов, помещенные на ярко-голубом фоне, отчего каждый район выглядит островом… Если лондонец или москвич назовет свое местожительство по имени, то парижанин произнесет цифру, будто выдавая шифр для посвященных. Чужаку не понять, что 16-й аррондисман — это респектабельно, а прибавить три единицы — и неудобно выговорить. В 8-м хорошо работать, в 1-м прогуливаться. Но нет обаятельнее 6-го! Шестой — от Сены до Люксембургского сада и от бульвара Сен-Мишель до музея д’Орсэ. Здесь старейшая церковь (Сен-Жермен-де-Пре), уютнейшая площадь (пляс де л’Оденон), знаменитейшие кафе («Дё Маго», «Флора», «Липп»), красивейший парк (Люксембургский сад), очаровательнейшее сплетение улиц. Здесь и шляешься без устали, обнаруживая все, что обнаружить хотел…» П.Вайль, «Гений места».

«Говорят, что вид на Эйфелеву башню с правого берега с высоты Трокадеро, этот всем знакомый вид, — банален. О, нет. Он — великолепен! Миллионы, миллиарды открыток, изображений на сумках, блузках, бейсболках, вульгарные миниатюрные и гигантские модели, башни-часы, барометры, термометры, брошки, брелки, чернильницы, перечницы etc — ничто не способно отнять хоть толику божественного величия от этого отважного сооружения. «Не надо злословить по поводу общих мест. Нужны века, чтобы создать каждое» (мадам де Сталь). Париж не боится избитых истин, взгляд всегда находит радость в отчаянном взлете башни, в высоких облаках над нею, в тумане, где случается, прячется ее верхушка, в пыльной осенней позолоте деревьев Марсова поля, рядом с которой прихотливые и вместе аскетичные конструкции кажутся еще грациознее и значительнее.» М.Герман, «Неуловимый Париж».

«После обеда мы пошли на набережную Сены, где увидали любопытные формы парижской книготорговли. На каменной ограде набережной раскинуты деревянные ящики, которые набиты старыми книгами. Около ящика стоит продавец, обыкновенно старый, потертый человек. В ящиках роются студенты, школьники, библиофилы. Эти лари встречаются на набережной очень часто и в большом количестве.» С.Семенов, «Между Москвой и Лондоном», «Вокруг света», 1906, № 26.

«Пройдя через монументальные ворота, мы вступаем в чудную аллею, красиво декорированную всевозможными цветочными благоухающими растениями, и доходим до моста Императора Александра III. Взойдя на мост и бросив вокруг взгляд, мы сразу немеем от восторга: открывающаяся перед нами панорама до такой степени сказочно прекрасна, что парализует все наши чувства и мы из живых существ невольно превращаемся в подобие тех  статуй, которыми украшены многие здания выставки… Опомнившись через несколько минут от столбняка, мы все-таки долго не можем покинуть свое место на мосту — до такой степени нас очаровало чудное зрелище.» «Парижская Всемирная Выставка 1900 года», «Вокруг света», 1900, № 42.

«Они приехали в Париж три дня тому назад, ничего еще не успели видеть, кроме, конечно, магазинов Bon Marche и Лувра. Как-то так выходило, что они утром составляли план с маршрутом в Hotel des Invalides, в Луврский музей и в Морг (ни один русский не обходится без Морга), но, в конце концов, непременно случалось, что они оказывались в Bon Marche и , попав туда, уже не в состоянии были выбраться, переходя из одного отделения в другое, переносясь из нижнего этажа в верхний и пересматривая и перерывая все, что только было возможно.» В.Светлов, «Современный Вавилон», «Вокруг света», 1900, № 1.

«И парижанка, не пройдя никаких гимназий или высших курсов, не будучи ни столбовой дворянкой, ни богачкой, так умеет держать себя, одеваться и поговорить, что собеседник ее совершенно забывает обо всех внутренних аксессуарах и поддается какому-то безотчетному обаянию, секрет которого, может быть, таится в самом регистре и интонации всего парижского говора, в особенности же говора парижанок.» Н.Лагов, «Париж, его окрестности и Версаль».

«Да, этот город способен рождать ностальгию даже тогда, когда еще далеко до расставания с ним. Но еще длится «сегодня», мы сидим в кафе, мы живы, нам внятен Париж, его звуки, запахи, цвета и оттенки, говор, шорох шагов, позвякивание бокалов у стойки, едва знакомые, но все же не совсем чужие, словно бы смутно запомнившиеся лица. Мы еще здесь, и всегда будем мечтать о возвращении, Париж в нас и мы в нем, у нас никто уже его не отнимет, как и надежду на новые встречи с ним.» М.Герман, «Неуловимый Париж».